Выборы помогают российскому режиму выжить, хотя никто не верит в их честность и законность
В России 14 сентября в очередной раз прошли очередные выборы. Их характерная особенность состоит в том, что в выборы, как правило, не верит ни власть, ни оппозиция, ни население. По данным «Левада-центра», в августе 2014 г. 37% россиян называли предстоящие выборы честными и законными (в 2013 г. — 25%). Факт всеобщего скепсиса по отношению к выборам не связан напрямую с поддержкой властей. Люди могут не доверять выборному процессу и не верить в демократию, но продолжают пассивно поддерживать власти. Распространенное мнение «а что я вообще могу изменить своим голосом» ведет к пассивности избирателей, которые не готовы ходить ни на выборы (как показала беспрецедентно низкая 20%-ная явка в Москве 14 сентября), ни на протесты, предпочитая «оставаться в стороне от политики».
На фоне всеобщего разочарования в выборах не ясно, почему власти так упорно продолжают их проводить. Выборы (особенно региональные) слабо вписываются в четко обозначившийся с 2012 г. тренд на концентрацию власти в одних руках. Отмена выборов глав регионов в 2004 г. не вызвала возражений со стороны большинства россиян. Зачем же власти продолжают тратить на выборы силы, время и нервы, а не отменят их совсем?
Московская власть, напуганная горьким опытом мэрских выборов 2013 г. (тогда оппозиционный кандидат Алексей Навальный чуть не прошел во второй тур), на этот раз максимально устранила оппозиционеров от участия в выборах. Но для небольшого числа независимых кандидатов лазейки все же остались. Несколько кандидатов смогли собрать необходимое для выдвижения число подписей, другие сумели выдвинуться по партийным спискам. Большинство независимых кандидатов не попало в Мосгордуму, но у части из них шансы были. Поэтому многие из тех независимых кандидатов, что сумели добраться до выборов, финишировали вторыми или третьими. Зачем же проводить выборы?
Политологи подчеркивают, что для диктатур (электоральных автократий) российского образца сохранение выборов (пусть в максимально ослабленной и фиктивной форме) и оппозиции все же необходимо. Выборы позволяют системе повышать легитимность, четче измерять запросы населения, рекрутировать новую элиту и стабилизировать систему. Выборы — это важнейший инструмент измерения лояльности, радивости и эффективности работы чиновников на местах, пишет Стивен Холмс (Демократия в российском зеркале. Под ред. А. Миграняна и А. Пшеворского, М., МГИМО-Университет, 2013).
Губернаторы, не сумевшие обеспечить высокий уровень поддержки «Единой России» и президента, обычно теряют работу. Такая судьба постигла тверского губернатора Дмитрия Зеленина, когда ЕР набрала в Твери на выборах 2010 г. лишь 35%. Согласно «Рейтингу выживаемости губернаторов» (фонд «Петербургская политика» и «Минченко консалтинг») в регионах, где «Единая Россия» показала низкие результаты на выборах 2011 г., незадачливые губернаторы были устранены. А главы регионов, где партия набрала много голосов, часто получали продвижение по службе. Как подчеркивает Стивен Холмс (An Autopsy of Managed Democracy), «показательные публичные увольнения недостаточно послушных мелких сошек, видимо, должны заставить других единороссов на местах тщательнее исполнять свою роль, обеспечивая ауру непобедимости вокруг находящихся во власти. Это, безусловно, включает и обеспечение парламентского большинства, если не сказать — супербольшинства, в Госдуме».
Получается, цель выборов в электоральных автократиях не столько в попытке сымитировать демократию, сколько в обеспечении выживаемости всей системы. И парадокс в том, что выборы помогают режиму выжить именно в силу того, что никто в стране не верит ни в их честность, ни в их законность.
Российский режим не первооткрыватель этой схемы. Большинство современных диктаторских режимов сохраняют как минимум фасадную имитационную оппозицию. Как показывает Люк Марч (Managing Opposition in a Hybrid Regime), распространенная проблема многих автократий — невозможность правящей партии инкорпорировать в себя весь разнообразный спектр групп интересов, присутствующих в обществе. Но встраивание части этих групп в систему режиму необходимо, чтобы снизить градус оппозиционных настроений в обществе.
Родоначальник подобных практик — режим Институционно-революционной партии в Мексике. В авторитарной Южной Корее Чон Ду Хван в 1980-1987 гг. запретил все реальные оппозиционные партии и создал лояльную оппозицию с целью инкорпорировать в систему оппозиционных активистов. Особенно близок россиянам опыт Нигерии, где в 1996 г. генерал Сани Абача допустил к регистрации всего пять партий, каждая из которых затем «независимо» поддержала его безальтернативную кандидатуру на президентских выборах. Предшественник Абачи генерал Ибрагим Бабангида под лозунгом «перехода страны к демократии» основал в Нигерии в 1989 г. две прорежимные партии: одну «слегка левую» и одну «слегка правую». Эти партии с почти неразличимыми программами и финансированием от власти получили в Нигерии насмешливые названия «Партия «Да» и»Партия «Да, сэр».
Российский режим тоже сделал ставку на «управление», а не полное уничтожение политической оппозиции. Полуконкурентные многопартийные выборы, которые режим неизменно выигрывает, обеспечивают ему хотя бы какую-то легитимность в глазах населения и инкорпорируют часть оппозиции в систему. Так, «Справедливая Россия» была создана как социалистическая альтернатива в ответ на снижение популярности КПРФ и недовольство пенсионеров «монетизацией льгот». Ее мнимая оппозиционность позволила закрыть «левый фланг» политического спектра и инкорпорировать протест льготников в систему. Сделать это при отсутствии выборов режиму было бы гораздо труднее. Дмитрий Рогозин в своей книге «Враг народа» пишет, что еще в 2003 г. Владимир Путин сказал ему: раньше или позже коммунистов должна заменить серьезная и современная левая партия, и это будет хорошо для страны. Другой пример — неизменно возрождающаяся как феникс партия Михаила Прохорова, призванная встроить в систему бизнес и либералов. Но если фиктивные партии начинают проявлять слишком большую прыть и независимость и создают настоящую угрозу Кремлю, их тут же распускают, как это случилось с «Родиной».
Текущий спектр системных политических партий, по мнению части наблюдателей, не отражает свежих изменений в российском обществе — произошедшей мобилизации либерального и националистического крыла. Поэтому с большой вероятностью к выборам в Госдуму 2016 г. стоит ждать появления очередных системных суррогатов праволиберальной («новый Прохоров») и националистической («новый Рогозин») окраски.
Суррогатные партии и поочередная кооптация части оппозиционеров в систему (как это случилось с «Яблоком») позволяют режиму постоянно раскалывать несистемную оппозицию и усиливать проблему коллективных действий внутри несогласных сегментов общества. Очередной иллюстрацией стал раскол оппозиционеров по поводу участия или неучастия в прошедших московских выборах. Призывы к бойкоту со стороны части оппозиционных лидеров, скорее всего, повлияли на то, что в ряде московских округов независимые кандидаты не добрали до победы всего несколько процентов. Итоговым результатом такой политики властей становится растущее разочарование в выборах со стороны несистемных оппозиционеров и убежденность в своей «неспособности ни на что повлиять». В этом смысле, как подчеркивает Холмс, тактика режима направлена скорее на демобилизацию, чем на мобилизацию населения. На текущий момент российский режим справляется с этой задачей весьма успешно.
Итак, выборы необходимы Кремлю не только с целью сымитировать демократию и придать ей легитимность. Основная их задача — обеспечение выживаемости всей системы за счет сигнализирования уровня лояльности на местах и кооптации части протеста в систему. Можно не верить в честность выборов, можно не ходить на них, но режим продолжит использовать их в своих целях независимо от избранной вами стратегии.
Автор Мария Снеговая — политолог, докторант Колумбийского университета (Нью-Йорк)
Ведомости
Все комментарии...
"Можно не верить в честность выборов, можно не ходить на них, но режим продолжит использовать их в своих целях независимо от избранной вами стратегии". А ГДЕ ИНАЧЕ, БРАТЕЦ? Где на свете иначе, расскажи-ка нам? А при нашем социализме было это же самое не покруче заварено, только еще "неможно" было не ходить? Хреново Машу учили в Штатах, ох, хреново, впрочем, зачем она скребет пасквили-понятно. Непонятно, зачем эту сучку цитируют на этом сайте.