5.

Мотоцикл я оставил в своей комнате, а сам уехал в город на автобусе. Душа моя протестовала, требуя быстрой и самостоятельной езды - к хорошему привыкаешь быстро…Но автобус был французский, с удобными сидениями и полупустой. Я устроился в пестреньком удобном кресле и мгновенно уснул.

Организм, словно будильник, сработал точно перед остановкой МТС. Я успел выскочить и пошел через площадь между милицией, тюрьмой и стадионом к новому зданию Газпрома, где по какому-то блату Кирогу удалось арендовать помещение. Охранник попросил предъявить документы, которых при мне не было. Парень был молодой, и - я, слава Богу, быстро это понял - заносчивый, слушать меня не хотел, об РПВЧ ничего не слышал. Я попросил его связать меня с завхозом.

- У нас нет завхоза.
Мне стало жаль этого дурака, который издевался надо мной.
- Тогда соедините с комендантом здания.

Он нехотя набрал номер. Я назвал себя. Меня поняли сразу и приказали пропустить.
- Благодарю вас…- сказал я бдительному секьюрити. Он не понял причины моей исключительной вежливости и промолчал.



Когда я пришел, весь штаб бал уже в сборе.
- Знакомьтесь… - представил меня Кирог. - Руководиель пресс-службы
штаба.
- Да кто же его не знает! - радостно воскликнула ладненькая круглолицая якутяночка за компьютером.

Нас оказалось шестеро. Если считать по мордам, то это один бледнокожий монгол, один блондин нордического типа, один рыжий финн, одна якутяночка у компьютера и одна моя татарская рожа - все пятеро русские, плюс немец Кирог, то есть Кирилл Романович Гольдентот, который по паспорту тоже был русский. Один сероглазый, двое голубоглазых и трое с карими очами.

- Какой-то сторожевик на вахте настойчиво требовал ксиву, - сказал я. Если он у всех будет так оттаптывать туфли, то народ к нам не пойдет. Да и вообще чтобы наше зданьице найти, надо в этом городе родиться, вырасти, и жениться…
- Жениться, я думаю, не обязательно…- Сказал Кирог, улыбаясь.
Я вспомнил свою сврхбурную ночь и тоже не удержал улыбку.


В снятой Кирогом для штаба шестнадцатиметровой комнатке один большой стол у окна был оккупирован компьютером. Другой, за которым едва помещался сам Кирог, занимал середину комнаты. На проходе, у стены, стоял еще один маленький столик. По сторонам от двери каким то образом были втиснуты шкаф для одежды и шкаф для бумаг. Приставная тумбочка в углу под окном предназначалась исключительно для чая и некоторого другого необходимого провианта. Путь по комнате от двери до окна представлял, таким образом, нечто родственное прохождению слаломной трассы, только короче и опаснее. Познакомившись с коллегами, я тут же и преодолел это рискованное путешествие.

Под нашим окном на седьмом этаже институтской башни-девятиэтажки расстилалось море зелени, из которой торчал золоченый шпиль собора, и не видно было старой кладбищенской стены. Даже грачи орали где-то внизу, под нами. И это мне понравилось. В принципе. Если бы у нас была тихая контора по сбору рогов и копыт. Но у нас был штаб вновь создаваемой партии. И в помещение требовался простой и максимально доступный вход. Я уже готов был дальше отстаивать эту точку зрения, но Кирог мгновенно пресек возможный спор:

- Теперь мы имеем возможность предоставить федеральному штабу наш полный состав. И это не должно остаться без последствий.

Разгадывать ребус мне не требовалось. Я спросил у всех сразу:
- Поблизости есть?

- Внизу. - Сказал улыбчивый Кирог.
- Я пойду с тобой, - вызвался Блондин, кривя рот в довольной улыбке.
Финн, а за ним и Монгол достали кошельки. Я продлил испытание, наблюдая, как дрожат руки у милых соратников и показал рукой: " Не надо…" Они пожали плечами и спрятали деньги.

Кирог снисходительно улыбался и не выразил ни желаний, ни возражений. Я остался наедине с самим собой. Я не собирался оказываться на попечении Блондина. Но он потащился за мной. И мы уже в лифте выяснили, что знакомы и я даже брал у него интервью во время своей давней работы в комсомольской газете. Это было так давно, а интервью я брал до и после данного случая так много, что наше призрачное знакомство могло обрадовать лишь моего спутника. Да и то я сразу же понял, что его интересую не я, а цель нашего путешествия, вернее, его результаты.

Я эти номера давно знал: они называются " прописка", и в них главное - не скупиться. Я давно догадался, что в нашей замечательной жизни, где никто никому не нужен, там, где полагается не скупиться, надо поступать просто: не скупиться. Это редко приносит какие - нибудь реальные дивиденды кроме собственного ощущения, что ты не жмот, и тебя никто не осмелится считать жмотом. Но и это, если разобраться, не так уж мало.

Я спросил у Блондина:

- А Якутяночка что пьет?
- Кто?
- Наша Якутяночка…
- А-а-а… Похожа. Правда…- обрадовался он. - А пьет - водку. Как все порядочные женщины.
- Штаб уже давно работает?

- А Кир тебе разве не говорил?… С неделю уже работаем.

Магазинчик в цокольном этаже дома был маленький, безлюдный, как и все теперь и имел богатый выбор того, зачем мы пришли, тоже - как и все. К выпивке и закуске Блондин попросил присовокупить какой-нибудь воды. На его худой высоколобой физиономии сияло удовольствие, и он, не выпустив из рук пакет с покупками, весь обратный путь улыбался, кривя рот, и рассказывал о Кироге, о штабе, о своей судьбе. Странно, но даже о себе он не доложил мне ничего неведомого. Я с первых слов знал, что все его беды от вина, и что в этом он никому и никогда не признается. Он и мне не признался ни в чем. Твердил о врагах, которых у него, как и у всякого алкаша, было видимо-невидимо. М-да…Я не алкаш. А врагов у меня тоже видимо-невидимо. Синдром неудачника. А у него этот синдром был еще и осложнен алкогольным психозом.

Пакетом нашим сразу же овладел Рыжий. Монгол тоже заглянул в него и остался доволен. Кирог снисходительно усмехался, навалясь локтями на светлую крышку стола. Якутяночка вторила ему от окна не менее лучистой улыбкой. По приготовлениям к пиру можно понять деловитость хозяйки. Мне понравилось, что работали все, каждый делал свое, и никто никому не перечил. Почистили, порезали все и разложили в шесть рук моментально. Достали стаканы. Присели к столу.
- Давай, именинник. Действуй…- скомандовал Кирог.

Я давно понял, как надо действовать. Налил по полному и сказал:
- Предлагаю выпить за дружбу, согласие, взаимопониманье и взаимопомощь.
- Длинно и непривычно, - сказал Монгол.
- Многовато для первого захода? - усомнился блондин.
- Зато понятно, - поддержала меня Якутяночка.
- Главное, правильно…- одобрил Кирог.

Рыжий фин сказал:

- Побудем живы, - и хорошо, не крякнув, употребил первый стакан.
Когда пожевали, Рыжий сказал:
- Сейчас надо будет пресс-службе начинать активную пропаганду идей партии.
Надо связаться со всеми газетами, радио, телевидением и дать им наши материалы.
- Как? - спросил меня Кирог.
- Хорошо. А зачем?

- Что "зачем"? - удивился Рыжий.
Я видно слишком много пил в эти дни, не удержался.
- Зачем связываться? С газетами, радио…
- Я сказал. С ними надо связаться и дать им наши материалы.
- Первое. О каких материалах идет речь?
- О наших. Я сказал.
- О каких именно материалах вы говорили? Где они?
- Ну…Будут.

- Второе. Зачем раздавать наши материалы радио, телевиденью?
- Наливай по второй. Я тебе потом объясню, что такое пресс-служба.
Я наливал. Мирное бульканье успокаивало. Поэтому мне удалось говорить спокойно.

- Программные материалы партии всегда носят рекламный характер. И, следовательно, публикуются на коммерческой основе. Как только у нас появятся материалы и деньги на рекламу, мы все, что надо немедленно опубликуем.
- Да они должны на цыпочках за нами бежать! Просить…Новая партия! Партия Чистоты! У нас будет фракция! Мы…Я… Что, читателям разве это не интересно? Да они, может быть, к нам гуртом повалят!
Я налил всем по полстакана.

- Выпьем за то, чтобы не опаздывать и не пороть горячку. То, о чем вы говорите, называется медиаплан. Я его составлю, когда будет надобность. Мне кажется, что нам прежде надо подумать о привлечении масс в члены партии. Иначе, много ли будут стоить все наши планы? Кому их осуществлять?
- А ты когда-нибудь этим занимался? – простирая ко мне руку со стаканом, вопросил Рыжий.
- Чем?
- Да занимался он всем. И все знает. – Попытался прекратить назревающий скандал Кирог.

- Нет. Я хочу только спросить, он знает, что такое медиаплан?
- Знает, знает… Успокойся. Это не он. Это я тебе говорю: успокойся.
Я посмотрел на часы, собираясь сказать, что тороплюсь, и вдруг понял, что я действительно тороплюсь. Пикировка наша,. судя по настроению Рыжего, могла принять куда более резкие формы. Начинать жизнь в коллективе со скандала или пуще того - с мордобоя… Уж лучше не вливаться в такой коллектив.
- Простите, парни. Мне надо на автобус. Дело.

- А здесь не дело?
- Дело, конечно. Я наверстаю в следующий раз. Прошу извинить….
- А это? - Блондин с нескрываемым испугом показал на пакет, который мы только почали. - Забираешь?

Я только поднял руки:
- Господь с вами…
Я ушел, понимая, что недовольных у меня за спиной кроме этого рыжего не было.
Просто что-то у меня завершалось, не начавшись…От меня уплывал мой воображенный мною рай. Что поделать… Может быть. и впрямь рая на земле не бывает? Жизнь стала для меня в последние месяцы каким-то бесконечным пространством, составленным из бесконечного числа замкнутых событий. Закрывается клапан, выпустив меня из одного круга, и тут же открывается вход в замкнутое пространство другого. Может быть, это признак надвигающейся старости, а возможно, что так приходит к человеку сумасшествие… Раньше пережитое еще долго жило во мне. Я обдумывал его, переживая нюансы, анализировал ошибки, сожалел о них. Теперь я, оставляя завершенное событие, забываю о нем.

Я забыл и этот эпизод жизни, как только вошел в лифт, и железная дверь проскрежетала, что отрезает меня от нашего коллектива… Если, конечно, это случайное собрание случайных людей можно назвать коллективом….





Город, в который уехала ТА, с кем я прожил лучшую часть своей жизни, встретил меня приветливо и равнодушно. Он меня не знал. Ему и не нужно было меня знать, потому что я его не любил, может быть, неосознанно признавая в нем свидетеля беспомощности своих первых шагов по городским улицам.
ОНА в этом городе родилась, выросла, училась вместе со мной той профессии, которой занималась до сих пор. Мы продали здесь квартиру после смерти ее родителей. А при разводе продали квартиру в том городе, где вырастили своих детей, и где остался я. ОНА с уважением отнеслась к тому, что я, не задумываясь, потратил не малые деньги, чтобы в ее родном городе купить ей квартиру посолиднее. ОНА была так благодарна, что даже сказала при расставании:
- Одна из трех комнат твоя. Ты всегда можешь сюда приехать и жить…

Я поставил на середине самой маленькой комнаты большой древний чемодан со своими вещами, забрал сумку с кое-какими необходимыми бумагами и уехал.
Теперь ОНА встретила меня с тревогой. И я понял, что приехал вовремя. Что мой чемодан здесь кому-то мешал.

- Принеси, пожалуйста, мои вещи, - попросил я, не перешагнув порог.
- Может быть, зайдешь?
- Зачем?

- Кто там? - раздался мужской незнакомый мне голос из глубины квартиры, и ОНА мгновенно покраснела. Краска всегда бросалась ей в лицо при неловких обстоятельствах, но это не значило, что она умела раскаиваться. Она всегда умела добиваться того, чтобы неловкие обстоятельства оставались, но казались бы неловкими не для нее, а для окружающих. Участники этих обстоятельств, я, например, при этом в расчет не принимались. Важно было, как она в этих обстоятельствах смотрится со стороны.

Когда я остался один, без нее, меня посетило удивительное облегчение. Мне было не важно, как человек выглядит. Я ценю людей по тому, что они есть на самом деле. А тут вдруг с меня снялась какая-то неприятная тяжесть, которую я раньше не то, чтобы не замечал, а просто считал ее частью самого себя.
Мужской голос заставил меня перешагнуть порог. Вдруг стало интересно: каков он, мой соперник? ОНА шла за мной, и даже на расстоянии, спиной, я чувствовал огонь ее пылающих щек.

Он сидел за столом на кухне. Это был вполне симпатичный, губастый, смуглый, широколобый человек в белой рубашке. Для его счастья я как-никак потратил кое-какую часть отпущенного мне природой здоровья, а потому считал себя вправе выпить каплю его выпивки. Я поздоровался кивком со своим соперником, налил в ЕЕ рюмку коньяка из бутылки, которая стояла под пышным сборным букетом дешевых цветов, и вспомнил, что у НЕЕ сегодня день рождения.
- За твое счастье…Удачи тебе. - Я выплеснул в себя дешевый невкусный коньяк и пошел в свою комнату. ОНА шла за мной.
- Не там… - Тихо сказала она.

Я понял, что мой чемодан перемещен как минимум в кладовку.
- Славка давно письмо присылал? - спросил я о сыне.
- Давно…С месяц почти что…
- Как он?
- Жалуется. Но старики, говорит, не обижают…

Она вошла следом за мной в тесноту кладовки, медленно, словно в истоме, тихо закрыла задвижку. И вдруг откачнулась от дверцы, закрыв глаза, шагнула ко мне, сломала руки у меня на шее, припала всем жаждущим телом. " Не хватало только этого…" - подумал я и почти машинально провел руками по всем тем местам, которые так любил в ней когда-то, и ничто во мне не проснулось. Я опустил руки и предоставил себя в ее распоряжение. Она, как обнимала, так, не отрываясь, и сползла на пол и спустила молнию у меня на джинсах, достала двумя руками, что хотела, принялась целовать. Я подумал, что, в крайнем случае, с этим мужиком справлюсь. Пусть ОНА сделает то, что никогда за всю нашу долгую жизнь я не позволял ей делать. Может быть, ей всю жизнь хотелось это целовать... А, может быть, она на привычном хочет потренироваться для нового мужа. А, может быть, он ее этому уже научил, и она хочет продемонстрировать свое новое умение… Я стоял неподвижно, и старался не думать о том, как мало прошло времени с момента моего обещания верности одному юному созданию. Но видит Бог, не моя вина. Мне просто от этого не уйти. И ОНА ведь тоже человек, И я ей тоже что-то должен… Никакого умения сделать то, что она хотела у нее не было. Она возилась слишком трепетно. Я придержал ее голову и шевельнулся. Ей сразу стало неудобно. Тогда я, чтобы даром не пропадал возникший заряд, поднял ее, повернул спиной, пригнул и дал себе полную волю. Она так быстро взорвалась, что у меня мелькнула мысль, а не импотент ли тот сидящий на кухне губошлеп?… А ОНА, о Господи, повернулась и все-таки завершила свое намерение первоначальным способом так жадно, словно старалась выпить меня до последней капли, и ничего никому не оставить.
- Спасибо… - прошептала она, приводя меня в порядок. - Я тебя только одного любила и люблю. Я тебя никогда-никогда не забуду.

Вот так. Сначала тебе наставляют рога направо и налево, доводят тебя до развода, а потом, в конце концов, сознаются в любви. Я молча взял свои вещи и вышел. Губошлеп как сидел на кухне за нетронутой рюмкой, так и продолжал сидеть. Эдакий барон фон Гринвальдус на камне… Прости мне, Господи, мои прегрешения. У меня по отношению к этому человеку не возникло ни торжества, ни ненависти. Я вошел к нему, налил еще коньяка, выпил и попрощался с ним кивком головы.

- До свиданья… - благостным голосом ответил он.
Прощай, дубина, сказал я ему мысленно. На площадке ОНА опять хотела броситься на шею. Я удержал ее на расстоянии.
- Ты его приняла?
- Не одной же мне жить. Возвращайся. Я его сейчас же выгоню.
- Живи… - сказал я. - Только не стоит мужика обижать, раз уж ты его прибрала к рукам.

-Только с тобой… - сказала она, и мне опять пришлось удержать ее на расстоянии вытянутой руки..
- Не поминай лихом…- сказал я.
- А ты так и уйдешь без словечка?
- Кто это там сидит?

- Муж. Законный. Зарегистоированный.
- А ты, выходит, как была стерва, так и осталась.
- Ты все знаешь… Я с ним… Поверь… Знаешь, он старается, а я глаза закрою, и будто это ты… - ответила она.
- Спасибо. Сколько у тебя их было, это все был я, оказывается…
- Не обижайся… Как сам то живешь? К кому-нибудь притулился?
Хотелось соврать что-нибудь, выдумать какую-нибудь миллионершу, например. Но я сказал, как оно и было.

- Безработный холостяк. Уголок себе кое-какой приобрел.
- Небось, хоромы…Знаю я тебя…Уголок…
- Хоромы… - сказал я и хотел поцеловать ее в щеку. Но она подставила губы, впилась, но прилипла только на мгновенье.

- Храни тебя Господь, - совершенно неожиданно сказала она и перекрестила меня. - Мужик-то у меня дьякон, - пояснила она и смахнула набежавшую слезу.
Такой и осталась она у меня в памяти. Дьяконица…Я ушел, не оборачиваясь.
И вот в этот миг у меня заныло в груди. Примерещилась вдруг целиком вся неправедность моего бытия. Всю жизнь я был одиноким. Почему? Может быть, сам и виноват в своем одиночестве?