Рассказ нашего читателя 

Каждый раз наутро после выборов у меня болит голова. Государственные дубы сильно ломают мои телячьи рога.

Вот пять лет назад, когда надежды были большими (а рога маленькими), на следующее утро после выборов написал я: «Товарищ! Верь, взойдёт она…» (только чуть поразвёрнутее). Думал, листа на три нарыдал. Как выяснилось, нарыдал на годы вперёд. И про председателей УИКов, которые ФЗ 67 не читали, и про тупых наблюдателей, изображающих восковые фигуры, и про «Газель», подвозящую купленных избирателей. 

Кажется, мою тогдашнюю писанину на «PRяниках» кто-то из главных по выборам перечитал и вызубрил. 
 

Вечер приближался к восьми часам, т.е. день выборов – к концу. Мы (я и аккумулятор камеры) очень устали и оба хотели наконец-то сесть. Но из последних сил продолжали работать.
 

Чудом я снял, как Владимир Могильников, увидев на участке в 25-й школе мальчика, по-боксёрски резво подскочил к нему (чем, конечно, напугал) и сунул в руки шоколадку (чем, естественно, обрадовал). (Т.е. бывший голова наш лично поставил мальчика на конвейер, в конце которого он, как его родители теперь, тоже будет брать у власти подачку и говорить ей «спасибо» крестиком).
 

Через мобильный телефон в ухо мне прилетела непроверенная информация: на одном из участков в Глушанках бьют кандидата в депутаты от партии «Яблоко». Быть может, Чуршукова. А может, Тимакова. А может, их обоих. Короче: трам-пам-пам-пам-пам-пам-пам.
 

Никого, конечно, не били. Просто у девушки-журналиста злые люди хотели отнять камеру, а Владимир Тимаков не хотел, и поэтому заступился. В общем, парни выясняли, чья хотелка круче.
 

 Смотреть на то, как кандидат в депутаты (и, по собственным заверениям, в мэры) доказывает своё право называться мужчиной, приехало много милиционеров. И даже слащавый корреспондент ГТРК «Тула» с угрюмым оператором. 

Попутно к нашим камерам присоединилась аппаратура сотрудника Центра по борьбе с экстремизмом (т.е. с  той оппозицией, которая не шлифует своим языком губернаторскую попу).
 

Целых три объектива смотрели, как Владимира Тимакова практически под руки выводят с участка. Потом настал мой черёд. Глянув в карточку и узнав, что я – «федеральная пресса», председатель УИКа недовольно хмыкнула и приказала мне не снимать. Слегка тыча даме камерой в бэйдж, я осведомился, встречалась ли она с 1-м пунктом 30-й статья ФЗ 67? Как выяснилось, не встречалась. Не было отношений с этим пунктом и у подошедшего подполковника. Пришлось их познакомить. В наглядной форме.
 

 Глаз подполковника, воткнутый в книжку, чуть отъехал в сторону. Из сострадания захотелось дать ему в репу.

- Комиссия! – завопила дама. С разных сторон к ней потянулись люди с пустыми глазами. Они медленно обступали нас, и я старательно вспоминал, как Мила Йовович боролась с «Обителью зла».
 

- Ставлю на голосование вопрос: кто за то, чтобы удалить данного гражданина с участка?

15 рук послушно взметнулось вверх – их обладатели явно не были готовы, чтобы их снимали объективным объективом, а не государственно-милицейскими камерами.
 

- Вы за что меня хотите удалить?
- А вы нам не нравитесь!
 

Пожалуй, это было единственной правдой, на которую они были способны.

Подошедший подполковник ткнул мне в лицо копию решения комиссии. Я должен был попрощаться со всеми, поскольку «стоял рядом со столом с бюллетенями, и снимал членов комиссии на камеру, чем нарушил тайну голосования», которое на тот момент полчаса как завершилось.
 

- Подполковник (он уже перестал быть мне товарищем)! Вы должны охранять закон, вы его зачем нарушаете?

- Молодой человек! Покиньте участок!

- Да у вас сейчас звёзды с погон со стыда покатятся. Вы же сами читали, вы мою карточку видели. Вы нарушаете ФЗ 67!

- Покиньте участок!
 

Иду по улице. Свежо. Отрезвляет. Звоню кандидату в депутаты (а он, надо сказать, ещё больший идейный придурок, чем я).
 

- Поехали, - говорит, - в областную прокуратуру, жалобу писать.

- Поехали, конечно.
 

Летим, два Гагарина, на пойманной ракете модели ВАЗ 2107, а ЦУП нам с сильным кавказским акцентом докладывает:

- Какие выборы такие, вай, всех скупили. Люди голосами торгуют за 200 рублей, а. У меня жена, два брата, тёща – все взяли. Вай, как можно, а?

- А вы – молодец? – спрашиваем. – Не продались?

- Нэээт! Вы что? Это ж маленькие деньги! Ваай. Вот если 500 давали – это даааа, - снится ему не рокот комподрома.

Расстроились.
 

Прилетели. И гордые, ощущая в себе революционный запал, требуем у вахтёра:

- Давайте нам дежурного прокурора!

- А у нас не милиция! Ночь на дворе. Нету никого.
 

Тут вместо никого появляется Олег Черныш. По всему видать, идёт он после тяжёлого дня домой с лёгким сердцем. Мундира нет, верхняя пуговица сорочки расстёгнута, галстук топорщится. Портфелем помахивает. Ну, просто нет забот у областного прокурора.
 

- Здравствуйте. Чего вы хотите?

- Жалобу писать хотим. На фальсификацию итогов выборов.

- Ооо, - полупоёт Олег Черныш, - уголовными делами Следственный комитет при прокуратуре занимается, а прокуратура надзирает.

И, довольный, поворачивается к нам спиной и берётся за ручку, чем до неё меня доводит:

- А вас, как прокурора области, этот вопрос не волнует?!
 

Он медленно оборачивается (так медленно, что, по законам хорроров, у него должно оказаться обезображенное лицо) и смотрит на меня. 

Смотрит и наверняка думает, как бы объяснить, что если бы вопросы фальсификации выборов его волновали, работал бы он пенсионером, а не областным прокурором.
 

Выходим втроём на улицу. А там снег такими здоровенными хлопьями падает, так быстро, что Олег Черныш за пару секунд и поседел. Стоит он с белой головой, курит сигарету (почти нервно) и спрашивает кандидата моего:

- Ты по какому округу шёл?
- По могильниковскому.

- Ууу, - качает головой Олег Черныш. 

– Вот если б ты Нуждихина закрыл, я б тебе руку пожал.

- Это вы официально заявляете? – спрашиваю я.

- Нет! – испуганно отвечает он. 
 

А я прокуроров-то редко вижу (испуганных вообще не встречал, а уж чтобы областной сдрейфил – вовсе подарок судьбы), поэтому продолжаю допрос:

- Ну, как же? Вы ведь только что сказали…
 

- Без комментариев! – Олег Черныш больше не хочет со мной говорить. А я стою и думаю: «Зато он хочет «Нуждихина закрыть». 

Хочет, но, видимо, не может».

И он стоит и думает. 
 

Наверное о том, что сболтнул лишнего. А может, всё-таки о том, как «Нуждихина закрыть».

Вдруг надоело ему думать, выбросил он на четверть выкуренную сигарету, пожал руку кандидату моему и укатил.

И вот теперь я думаю: «Руку-то пожал. Может, надеется…»