Владик Сухорученков нервно вышагивал на парапете <белого дома> перед десятком верных до поры до времени огласнародненых депутатов и нервно поглядывал на часы. Съёмочная группа <Плюс 12>, где Владик на деньги, полученные от Миши Манаенкова, прикупил себе сюжет и выступление, опаздывала. Чуть вдали раздавался гундосящий дискант депутата Берестнева: <Сейчас бы пива. Или рассолу!>.

Но Владику было не до похмельных страданий коллеги, некогда заклятого врага из демократического стана, а сегодня временного союзника в борьбе с мэром Тулы. <Не говорить же мне этому быку кемеровскому, что половину <бабок> я уже заныкал на покупку очередной иномарки, так ведь и на счётчик могут поставить>, - сокрушался Владик про себя. Но вот из-за угла показался жигулёнок с заветным овалом на дверце. <Слава Богу!>, - подумал Владик. <Ничего, что нас всего десять человек, хотя Манаенкову я обещал пять сотен. Суну тыщонку телевизионщикам, смонтируют толпу>.

Обещанная черметовским спонсорам акция массового негодования явно срывалась, надо было срочно что-то решать.

- Игорь, - обратился Владик к туговато соображающему после вчерашнего депутату Тарадееву, - где этот твой Виппянен, или Мяккинен?

- Ниукканен, придурок! - ответил хамоватый Тарадеев. - А на кой он тебе сдался?!.

- Так он у тебя всё равно отморозок. Круче, чем ты в молодости. Пусть придумает что-нибудь.

- Например?- Тарадеев никак не мог <врубиться>, чего от него хочет нервничающий Владик.

- Пусть приморозит свой язык к памятнику Ленину в знак протеста против поездки Казакова в Карловы Вары.

- Зачем?

- А затем, что иначе из нас котлету сделают. Мы Мишке Кемеровскому что обещали? Полтысячи туляков, протестующих против антинародной политики мэра. А здесь - десяток придурков, не считая нас с тобой.

<Раз ты такой умный, можешь, хоть х@р свой приморозить>, - подумал про себя депутат Тарадеев, но вслух сказал: <Гони <бабки> на подъём национал-большевистского сознания, тогда чего-нибудь сообразим>.

Осчастливленный зелёной банкнотой Уильям Ниукканен старательно вылизывал памятник пролетарскому вождю, но его язык не желал примерзать к гранитной облицовке. Март на дворе, знаете ли. Через двадцать минут горячего финского парня увели под белы рученьки члены общества охраны памятников, сопровождаемые парой городовых.

Приунывшие было телевизионщики приободрились, <картинка> для репортажа у них уже имелась. Не хватало лишь яркого финального аккорда. И тогда Владик решил рвануть на своей заплывшей салом груди тельняшку.

- Слушайте сюда, - обратился он в телекамеру. - Сейчас в знак народного негодования, вызванного политикой Казакова, я залезу в канализационную трубу.

Верный Лёшка Игнатов, как длинноногая ассистентка иллюзиониста Кио, не без изящества выкатил покрытую ржавчиной железяку. Судя по запаху, действительно канализационную трубу.

С помощью помощников, хотя и не без труда, Владик взгромоздился на неё.

- Сейчас, я скажу то, чем завершаю любое своё выступление: <Президентом должен стать Сухорученков!>. Над площадью у <белого дома> повисла неловкая тишина. В ней раздалась негромкая отрыжка депутата Берестнева.

Тут Владик сообразил, что как всегда в запале сказал лишнее и поправился: <Шуры-муры, тары-бары, я хочу в Карловы Вары!>. Послышались хлипкие аплодисменты. Лёшка Игнатов взмахнул помойной тряпкой, реквизированной на время у уборщицы из городской Думы, и Владик исчез.

- Вот козёл, даже не заплатил, за то, что мы ему тут массовку создавали, - прозвучала чья-то недовольная реплика.

Съёмочная группа <Плюс 12> спешно паковала телекамеру. Задание руководства было выполнено.

Борис Утёнок