или полуправдивая история о том, как депутат Кондратенков остался без того и без другого

Блаженной памяти гор. Думы третьего одномандатного посола и обл. Думы четвертого смешанного разлива, а равно – неувядаемой памяти А.П. Чехова посвящается…

— Тссс... Пойдемте в 326-ю, здесь неудобно... ЕГО «жучки» кругом, в том числе и живые…ОН услышит... Из кабинета Тартаринова гуськом, озираясь на ЕГО дверь в конце галереи портретов ЕГО же предшественников, мелкими перебежками по одному отправились на третий этаж в 326-ю. Главного думного дьяка Герр Макова, чтоб он не подслушал, не записал и ЕМУ не донес, поспешили услать «куда подальше». В прошлый раз по весне «куда подальше» были Гру Мандами, где сажались за «Ведмедя» чахлые дерева (по 800 рублей за штуку «с депутатского носа»). Но теперь Герр Маков был хитер и «куда подальше», т.е. «на…» и «в…» не пошел и не поехал, а, надев стоптанную шапку, заранее спрятался в 326-ой с диктофоном и блокнотиком под столом для длинных заседаний. Он знал, что за год до окончания четвертой думы будет депутатский бунт, и потому заранее приготовился... …Первым заговорил Тартаринов, за ним Флоров, после Флорова Афомский, а уж после всех, матом и, как всегда, непонятно о чем, но громко и от души - Кондратенков... Забушевали опасные предвыборные политические страсти! По красным (от - и для - смелости выпитого) лицам забегали праведные судороги народных избранников, по значкастым грудям застучали усталые от безделья кулаки... — Мы живем в начале двадцать первого столетия, а не чёрт знает когда, не в допотопно-советское время! — заговорил, не отрываясь от бумажки, с трудом по буквам выковыривая из нее слова, но с пафосом, как на пленарном заседании Тартаринов. — Что дозволялось этим толстопузым прежде, - поддержал, косясь снизу вверх на живот Тартаринова, Флоров, - того товарищи по партии из столицы ЕМУ теперь не позволят! И не посмотрят ни на какие купленные ИМ звания с дешевыми наградами! В конце наших полномочий нам надоело, наконец! Прошло уже то время, когда... наши избиратели и мы вслед за ними, в конце концов и с конца на конец требуем, чтоб выборы проводить по старому, с одномандовыми округами… и т. д. и т.п.... Афомский тихо в углу, как при угловом в дальний верхний угол, шепотом прогремел приблизительно то же самое. Кондратенков как всегда выругался непонятным матом... Все, как на первом заседании четвертой думы после «тайного» голосования по выборам спикера и его замов, загалдели!!!... Нашелся, впрочем, один благоразумный - Равинович. Этот благоразумный состроил озабоченное лицо, человека из земли обетованной, вытерся засморканным платочком и загундосил, раскачиваясь, точно диктуя Талмуд: — Ну, стоит ли так отстаивать округа? Ах... Ну, положим, пусть – только списки... Это правда: ОН такой, ОН это может; но нам-то бузить с какой стати? Какою мерою мерите, такою и вам на выборах ИМ отмерится! Верьте слову! Губите только себя и меня с моим одномандовым округом... Но не послушали благоразумного Равиновича. Не дали договорить и оттиснули к двери. Видя, что благоразумием ничего не возьмешь, и понимая, что еще чуть-чуть и совсем вытолкнут не только из 326-ой, но и из его же округа, Равинович стал неблагоразумным и сам забурлил, как раввин у Стены Плача… — Пора же наконец дать ЕМУ понять, что мы такие же великие, как и ОН! — сказал, опять же не отрываясь от бумажки Тартаринов, одновременно косо поглядывая на подаренные в столице золотые часы: «За избирательные успехи на больничной койке»— мы, повторяю, не ху…, извиняюсь, не холуи, не плебеи, как какой-нибудь там Igorь Zotov на псевдоконференции за милицейской оградою в Богу-Чарове! Нам также, как и ЕМУ хочется остаться и начальствовать. Причем всегда! Издеваться над собой, чтоб выборы - только по ЕГО спискам и без одномандовых округов, мы не позволим! - Да что там – «округа отбирает»! ОН тыкает нам, не отвечает на поклоны в виде принятия его лабуды в тех чтениях на одном заседании, да еще и морду воротит, когда доклад делаешь, даже хуже Кондратенкова матом бранится, - подхватил Флоров,- нынче и продавцов сонных в моем магазине тыкать нельзя, а не то, что в нас - благородных бл…дей…. То есть людей! Так и сказать ему! — А намедни, - сорвался вдруг с губернаторской цепи Кондратенков,- обращается ОН ко мне и спрашивает: «В чем это у тебя рыло? Пойди к Герр Макову своему, пусть он даст команду, чтоб тебя шваброй вымыли!» ОН что не помнит, господа, как по случаю «Ведмедовой» победы в марте сего года в «Еревании» с нами нажрался!? Ну, в чем, кроме салата, могла быть у меня морда, господа!? Как и у него - в оливье… рядом же за столом в одном блюде уснули! А теперь – шваброй… Хороши шутки! Даже обидно… …Герр Маков под столом тихо пометил в книжице на листочке озаглавленным «срочное на сегодня»: «ЕГО указание насчет рыла Кондратенкова и швабры исполнить немедленно!!!»… — Иду я с очередной женой однажды, она на сносях тогда еще ходила, — шопотом перебил всех, тайно присутствующий оппозиционно-отставной Сан-Мылин, — а тут встречается ОН... «А ты, -говорит,- внештерминальский, вечно с девками беременными шляешься! Уже среди бела дня даже! Еще раз встретишься – еще раз сокращу!» Это, говорю, моя жена новая, ВАШЕ потомственное дворянское превосходительство... И не извинился, сволочь, а только подмигнул этой жене, да губами ее в живот чмокнул! Очередная моя от этого самого внеочередного оскорбления три дня ревмя ревела. Она не девка, а напротив... сами знаете...Вот потому-то от огорчения в дорогущей столичной клинике за мои «зеленые» и рожала… — Одним словом, господа, - встрял, потихоньку жующий непрокопченую пролетарскую селедку, городской А. Вилов,- жить так долее невозможно! Или - мы, или - ОН, а вместе находится в Бедном Доме нам ни в каком случае нельзя! Пусть или ОН уйдет: хоть в свой оборонно-военно-торгово-спортивный холдинг, хоть министром обороны или мы уйдем - самораспустимся! Даешь «ивановский метод»: самороспуск и баста! Чтоб не по ЕГО, а по нашему, по прежнему, по старому - с купленными округами, тогда на сто процентов переизбиремся! Даешь самороспуск! Лучше уж до выборов без депутатской должности и кабинета жить, чем реноме свое в таком, как сейчас ничтожестве иметь! Теперь XXI столетие. У всякого свое самолюбие есть! Даже у городского депутата оно в конце его полномочий вместо ху…, извиняюсь, вместо совести проснуться может… - Я хоть и маленький человек, - гордо выпятив огромный живот и встав на длинный от заседаний стол, без отрыва от бумажки сказал Тартаринов, - а все-таки я не субъект какой-нибудь там «педерации» и у меня в душе свой жар есть: вон, аж баня собственная сгорела! Не позволю! Так и сказать ЕМУ! Пусть один из нас пойдет и скажет, что только по спискам избираться невозможно: обосремся! Все - разом и одной большой медвежьей кучей! Пусть кто-то скажет от нашего имени! Ступай, Афомский! Не хочешь? В футбол все играешь? Кто пойдет? Так прямо и сказать! Не бойтесь, ничего не будет! Наверное…Сам я, правда, не могу: как всегда одновременно на больничном, в отгуле, в прогуле, в отпуске, в Куршевеле, на островах и в санатории… Значит за меня - Флоров! Тоже нет? Опять в магазине пересортица? Вместо золотых писуаров для женских богоделен серебряные биде для мужских интернатов завезли? Так. Ну, кто ж тогда пойдет? Тьфу, чёрт... охрип совсем, как тогда на политсовете...Ну, тогда…, раз - никто…, значит - Кондратенков… Стали уговаривать Кондратенкова. После долгих споров, пререканий и поименных голосований он был признан самым умным, красноречивым и самым смелым. Как же: в библиотеке «Артухи» до сих пор числится (иллюстрированное пособие по залповому огню из рогатки так и не сдал!), подписывает думские бумаги опять же не глядя, но с выкрутасами: непонятно и красиво, со многими барышнями образованными из аппарата администрации дюже близко знаком — значит, умен: найдется, что и как САМОМУ сказать. А о смелости и толковать нечего. Всем известно, как Кондратенков однажды на очередной всеобщей попойке потребовал у Татьян-петровны принародного извинения, когда она (то ли в «Еревании», то ли в «Гру Мандах», то ли в «Богу-Чарове») с пьяных глаз со спины приняла его за Суходрюченкова и погладила как обычно по попе, это чтоб тот посильнее возбудился и еще больше на Темакова наскакивал; не успела Татьян-петровна нахмуриться на наглое его требование об извинении, как молва о смелости Кондратенкова расплылась уже по Бедному Дому и заняла депутатские умы... Одним словом, галдели в 326-ой все хором, перебивая и подталкивая: — Ступай, Серега! Не бойся! Так и скажи ЕМУ! Накося выкуси, мол, - выбираться только по спискам! Не на тех наскочил, мол, ВАШЕ дворянское! Шалишь! Ищи себе других ху…, то есть холуев в пятом созыве, а мы: сам с усам – пойдем по нашим округам! Сами, ВАШЕ превосходительство, умеем на выборах фертикулясы выкидывать. Жаль, что не выбираешься, а то б показали ТЕБЕ, как голоса считать, посмотрели бы по утру - какой ТЫ губернатор после нашего «честного» подсчета-пересчета… Нечего с партсписками тень на плетень наводить! Сами умеем не хуже ТЕБЯ «честные» выборы делать! Так-то... - Ступай, Серега... друг... Причешись только... Суматошный ты наш! Так и скажи ЕМУ правду депутатскую, - подытожил общий гвалд опять же по бумажке Тартаринов ... — Вспыльчив я, господа... Наговорю, чего доброго, - оторопел от такого хитрого доверия Кондратенков, - шел бы к НЕМУ ты, Тартаринов, лучше! — Нет, Серега, ты иди... , - вкрадчиво по-змеиному прошипел на ухо Флоров,- Тартаринов молодец только против нас - депутатских овец, да и то в пьяном виде в кратких перерывах между болезнями, островами и санаториями... Дурак он, а ты все-таки с «Артухи»... Иди, вихрастый ты наш... Кондратенков причесался, поправил перевернувшийся от четырех-летнего стучания по груди депутатский значок, кашлянул в кулак, как перед очередной матерной прибауткой, и пошел... Все не только в 326-ой, но и по всему Бедному Дому притаили дыхание… …Войдя в ЕГО кабинет, Кондратенков остановился у двери и дрожащей рукой провел себя по губам: на месте ли? Ну, и как этими деревянными губами говорить, да и с чего начать? Под ложечкой похолодело и перетянуло, точно курсантским ремнем да аж на последнюю его дырку, когда он увидел знакомый остроносый профиль с челкой, висящей над столом и любимым розовым галстуком... По спине загулял ветерок... Это не беда, впрочем, со всяким от непривычки случается, робеть только не нужно, особенно в конце срока депутатских полномочий: поздно уже... Смелей, Серега, смелей, глядишь – и оставит ОН тебе родной, прикормленный одномандовый округ! — Эээ... чего тебе? – донеслось недовольно-величественное из-за стола… …Кондратенков сделал шаг вперед, шевельнул языком, но не издал ни одного звука: во рту между языком и зубами, там, где раньше спокойно жил армейский мат, что-то запуталось. Одновременно почувствовал депутат, что не в одном только рту идет путаница: и во внутренностях тоже... Из души депутатская храбрость пошла в живот, а оттуда газами (словно ропот на заседании фикции…, - пардон! - фракции) пробурчала-пропукала по кишкам, и – вырвалась таки наружу: по бедрам потекла к пяткам, до краев наполняя ботинки… А ботиночки-то – летние в дырочку... Беда мокрая!… — Эээ... чего тебе? Не слышишь? – снова и еще более недовольный рык раздался с другой стороны огромного «Г» образного стола.. — Кгм... Я ничего... Я только так… на секундочку. Я, ВАШЕ потомственно-дворянское превосходительство, слышал... слышал, что только по спискам теперь выбираться будем... Это хорошо, говорю, что без округов дурацких… Кондратенков прижал язык пухлым, как сосиска, пальцем, но язык не слушался и продолжал: — Я также слышал, что ВАШЕ превосходительство места в списках под новые наши выборы распределяет... Местечко бы, мне ... Кгм... ВАШЕ превосходительство... А округа одномандовые… сократить за ненадобностью, начиная с Виневно-Нью-московского мною прикормленного… — Место в списке хочешь? Хорошо... И это здорово, что ты, Кондрат, - первый за списки и против округов! У меня как раз три последних места у «Ведмедей», два у коммуняк, да одно у Жирика остались... Все распределил уже… Так что: все пять возьмешь? — Не... не... нет, ВАШЕ превосходительство... Одно местечко... в списочке… достаточно... , - лепетал что-то не связанное совершенно чужой язык. — Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю??? – грозно НЕ ПОНЯЛИ на том конце стола. — Очень хорошо-с, ВАШЕ превосходительство! Давайте все пять! Глядишь где-нибудь да пройду! — Три полных «зелени» спортивных сумки за место в списке... Но с тебя можно и по две, по старой дружбе... Распишись в долговой книге в приемной... потом, как те из «Еревании»…- ну, за пяпяновские раскопки на успенском погосте, - принесешь…От души желаю тебе выиграть выборы во всех списках... — Хе-хе-хи-с... Мерси-с, ВАШЕ превосходительство... Гм... Очень приятно... — ПШЕЛ вон! Через минуту Кондратенков стоял среди 326-ой и, красный как рак, со слезами на глазах просил у депутатов восемь полных «зелени» спортивных сумок взаймы. — Мне ж ЕМУ, братцы, платить за места надо, а где, кроме как у вас – у богатых депутатов взять!? Дайте, господа! Прошу вас! — Чего же ты плачешь? – с бизнес-лукавинкой во взоре спросил унитазно-бидейный Флоров, - теперь не то, что мы – депутатом во всех списках точно снова будешь, тогда и возвернешь потери да в пятикратном размере... — Угу - в пятикратном…., - уныло волынил Кондратенков, - нет, это конечно же - возверну оптом по тарифу за каждую зак.инициативу …, но это - потом… А мне сейчас ЕМУ нести надо… Купите, господа у меня по месту в каждом списке, глядишь и рассчитаться хватит, да и вам тоже хорошо будет: места-то с гарантиями, не то, что в округах одномандовых… Тогда все вдруг разом отреклись от своих купленных и перекупленных округов и согласились со списками, но заспорили о цене за место, и получалось все меньше того, что НА ВЕРХУ от Кондратенкова ждали. Перепродавая места и набивая сумки «зеленью» Кондратенков все считал, считал, считал…И все не хватало. А когда бобла хватило, оказалось, что второпях перепродал он не только лишние места, но и свое - единственное и заветное в том единственно-заветном списке… …Опять спорили, орали и голосовали по поводу друга Сереги, оставшегося без кандидатского места. Голосовали то открыто, то закрыто, то тайно, то гласно, то поименно, то по мотивам, то по порядку ведения, то по регламенту…И говорили…говорили…говорили…говорили…говорили…говорили…говорили… …Говорили долго: до выборов, а пока они говорили, главный думный дьяк Герр Маков (он политически грамотен и на новый срок остаться желает!) записывал все на диктофон и в записную книжецу, записав же и дождавшись, как Ванька Жуков, когда из 326-ой «все ушли к заутрени…» …Одним словом, понес записанное по коридору седьмого этажа Бедного Дома, аж до конца той портретной галереи... и т. д. и т. п… А потом было СЛОВО. И СЛОВО было: «ПШЛИ ВОН!!! ВСЕ!!!» Да… Длинно все это как-то, господа депутаты, длинно, да и опасно! Для вас. Во всяком случае, из сего проистекает мораль: хочешь быть с округом – голосуй за выборы по спискам и, главное, - не бунтуй и не болтай, особенно, если хочешь быть и в том и в другом! P.S. Да, чуть не забыл: совсем уж последнее! Когда в 326-ой или в иных помещениях Бедного Дома громко спорите на опасные темы, почаще заглядывайте под стол, господа депутаты. Перед выборами помогает…Особенно от окружного одномандового запора!

Человек Без Сердца